Hist USSR

ДВОЯКОЕ ДЕЙСТВИЕ ОЧЕРЕДНОГО ПОРЯДКА. Двоякое действие очередного порядка и условий, его расстраивавших, привело к двойственному результату: оно 1) разрушило политическую цельность, государственное единство Русской земли, над которым, по-видимому, с таким успехом трудились первые киевские князья, и 2) содействовало пробуждению в русском обществе чувства земского единства, зарождению русской народности. В этом втором результате, кажется, надобно искать разгадки своеобразного отношения к старой Киевской Руси со стороны нашего народа и нашей историографии. И народ, и историки до сих пор относятся к этой Руси с особенным сочувствием, которое кажется неожиданным при том хаотическом впечатлении, какое выносим из изучения этого периода. В современной русской жизни осталось очень мало следов от старой Киевской Руси, от её быта. Казалось бы, от неё не могло остаться каких-либо следов и в народной памяти, а всего менее благодарных воспоминаний. Чем могла заслужить благодарное воспоминание в народе Киевская Русь со своей неурядицей, вечной усобицей князей и нападениями степных поганых? Между тем для него старый Киев Владимира Святого – только предмет поэтических и религиозных воспоминаний. Язык до Киева доводит: эта народная поговорка значит не то, что неведома дорога к Киеву, а то, что везде всякий укажет вам туда дорогу, потому что по всем дорогам идут люди в Киев; она говорит то же, что средневековая западная поговорка: все дороги ведут в Рим. Народ доселе помнит и знает старый Киев с его князьями и богатырями, с его св. Софией и Печерской лаврой, непритворно любит и чтит его, как не любил и не чтил он ни одной из столиц, его сменивших, ни Владимира на Клязьме, ни Москвы, ни Петербурга. О Владимире он забыл, да и в своё время мало знал его; Москва была тяжела народу, он её немножко уважал и побаивался, но не любил искренно; Петербурга он не любит, не уважает и даже не боится. Столь же сочувственно относится к Киевской Руси и наша историография. Эта Русь не выработала прочного политического порядка, способного выдержать внешние удары; однако исследователи самых различных направлений вообще наклонны рисовать жизнь Киевской Руси светлыми красками. Где причина такого отношения? В старой киевской жизни было много неурядиц, много бестолковой толкотни; «бессмысленные драки княжеские», по выражению Карамзина, были прямым народным бедствием. Зато в князьях того времени так живо было родственное, точнее, генеалогическое чувство, так много удали, стремления «любо налезти собе славу, а любо голову свою сложить за землю Русскую», на поверхности общества так много движения, а люди вообще неравнодушны к временам, исполненным чувства и движения. Но это мы, поздние наблюдатели, находим эстетическое удовольствие в оживлённом движении, изображаемом летописью XI–XII вв. Сами участники движения, наверное, выносили несколько иное впечатление из шума, какой они производили и переживали. Они видели себя среди всё осложнявшихся затруднений и опасностей, внутренних и внешних, и всё сильнее чувствовали, что с этими делами им не справиться разобщёнными местными силами, а необходимо дружное действие всей земли. Необходимость эта особенно живо должна была чувствоваться после Ярослава и Мономаха. Эти сильные князья умели забирать в свои руки силы всей земли и направлять их в ту или другую сторону. Без них, по мере того как их слабые родичи и потомки запутывались в своих интересах и отношениях, общество всё яснее видело, что ему самому приходится искать выхода из затруднений, обороняться от опасностей. В размышлениях о средствах для этого киевлянин всё чаще думал о черниговце, а черниговец о новгородце и все вместе о Русской земле, об общем земском деле. Пробуждение во всём обществе мысли о Русской земле, как о чём-то цельном, об общем земском деле, как о неизбежном, обязательном деле всех и каждого, – это и было коренным, самым глубоким фактом времени, к которому привели разнообразные, несоглашённые и нескладные, часто противодействовавшие друг другу стремления князей, бояр, духовенства, волостных городов, всех общественных сил того времени. Историческая эпоха, в делах которой весь народ принимал участие и через это участие почувствовал себя чем-то цельным, делающим общее дело, всегда особенно глубоко врезывается в народной памяти. Господствующие идеи и чувства времени, с которыми все освоились и которые легли во главу угла их сознания и настроения, обыкновенно отливаются в ходячие стереотипные выражения, повторяемые при всяком случае. В XI–XII вв. у нас таким стереотипом была Русская земля, о которой так часто говорят и князья и летописцы. В этом и можно видеть коренной факт нашей истории, совершившийся в те века: Русская земля. механически сцепленная первыми киевскими князьями из разнородных этнографических элементов в одно политическое целое, теперь, теряя эту политическую цельность, впервые начала чувствовать себя цельным народным или земским составом. Последующие поколения вспоминали о Киевской Руси как о колыбели русской народности.