Hist USSR

В каждом народе существуют люди, которые предпочитают утопии реальности. Им приятнее и лучше жить в самой дичайшей выдумке, чем в реальном мире. Почему им так лучше — это особый вопрос. Он далеко не лишен интереса, но заниматься я им буду в другой книге.

Главное — такие люди есть везде. А теперь давайте сделаем предположение… Причем основания для него у нас очень, очень веские… Предположение состоит в том, что склонность к утопическому сознанию разным культурам свойственна в разной степени. И что у евреев она выражена во много раз сильнее, чем у русских. И вообще у всех народов иудаистской цивилизации она выражена сильнее, чем у народов других цивилизаций.

И вот тут-то все сразу станет ясно!

У русских такой контингент, конечно, есть. Стоило ослабнуть, потом рухнуть коммунистической идеологии, и, как клопы из старого дивана, полезли всякие белые, серые и буро-малиновые «братства», «реинкарнированные», то есть воскресшие, пророки Самуил и Исайя, поклонники беглого мента Сереги, который заделался «Виссарионом Христом» и комсомольской шлюхи Машки Цвигун, которая стала «Мэри Дэви Христом». В общем, парад жутких «тоталитарных сект», а попросту — любителей утопии. Таких сильных любителей, что жить без утопии, без эйфории принадлежности к «правильному» мировоззрению, без подчинения идеям и «вождям» они уже просто не хотят и не могут.

Но среди русских и всех остальных «народов СНГ» таких оказалось немного, исчезающее меньшинство. А вот среди евреев… Д. Хмельницкий уверен, что идеологическую одержимость евреи просто имитировали: «Обидно же признаваться, что едешь в эмиграцию „за жратвой“».

Но огромный процент евреев помчался «на выезд» уже при первом ослаблении коммунистической идеологии, лет 40–50 назад. Все они поехали «за жратвой»? Никак нет, в 1960-е такой необходимости вовсе не было, со «жратвой» в СССР было не хуже, чем в Европе. А в Израиле было даже похуже. Но ведь ехали? Еще как ехали. И «выезжанты» 1980–1990-х — далеко не всегда эмиграция строго «колбасная».

Более чем вероятно, «сработал» «анафилактический шок»: евреев очень легко было напугать «будущими погромами». В 1989–1990-х годах слухи о погромах вовсю ходили, в Москве бегала «страшная» «Память». В конце концов «погромы» оказались полнейшей провокацией, «Память» много орала (и ей давали трибуну, что характерно), но никого в конце концов пальцем не тронула. Но свою роль в отъездах слухи сыграли.

Но и этим не все объяснишь! Когда «русские евреи (атеисты на 80–90 %. — А.Б. ) все как один вступают в еврейские религиозные общины и эти общины на 70 % состоят из выезжантов четвертой волны» — это ведь о чем-то да говорит. Когда множество евреев за считаные недели невероятно увлекаются идеями либерализма, «одержимо строят „рынок и демократию“» — это тоже симптом. Вера в ценности довольно дико понимаемого либерализма — несокрушимая и чисто идеологическая, напор неистов, жажда осчастливить Россию вполне сравнима с пафосом большевиков…

При том, что русские на протяжении 1980-х в основном становились все прагматичнее и все прохладнее к идеологии… к любой. До цинизма. Евреи же, как всегда, разбрелись по разным идеологиям. Кто остался коммунистом, кто стал невероятным либералом, кто сионистом, — но евреи, которые охладели к идеологии вообще, скорее всего в меньшинстве. Очень интересный момент! И не случайно его никто до сих пор не изучил.

Скорее всего, многим евреям жизнь вне идеологии крайне трудна, невкусна, почти невозможна. У братьев Стругацких на планете Саракш вот тоже нельзя было сразу и безнаказанно прекратить оболванивающее людей излучение: «лучевое голодание» было очень мучительно, а в 20 % случаев приводило к сумасшествию. Не знаю, как насчет лучевого, но «идеологическое голодание» русскими и ашкеназскими евреями и правда переживается по-разному.